Тяжелое море, забравшее сына,
Тяжелое море, забравшее сына,
меня не обманешь умелым притворством
твоих безмятежно распахнутых далей
и гладью, царапанной утренним ветром.
О, знаю я цену твоих обещаний
и истинный цвет нежно-радужных красок:
в сквозной синеве, в бирюзовом игристом –
холодный текучий свинец, да и только.
Жестокое море, коварное море,
ты знаешь, чем выманить сердце мальчишки:
рисуешь прекрасные дальние страны
и тайну, одетую в трепетный парус.
И к юноше тоже находишь подходы.
И вот облачишься ты в гибкое тело,
пленишь удивительной милой улыбкой,
соленый туманом пропитанный морок.
О, каждому ты воздаешь по мечтаньям!
Но только не скажешь, что ждет их в итоге:
воронкой медлительной темной пучина,
когда по глоткам исчезает дыханье.
Огромное море, лазурное море,
давно не хожу на несносный твой берег,
не слушаю плотные шумные волны.
Но в горе своем не покину я город.
Нет, я не уеду… Смотри в мои окна,
Праматерь, забывшая суть материнства!
А та, что его провожала с причала,
рыдала, размазав помаду и сопли,
из памяти вычеркнуть, видно, успела
быстрее, чем темень его поглотила.
Напрасно глаза свои синие прячет,
напрасно десятой дорогой обходит,
завидев меня…
Мне она безразлична:
забвенье – давно ходовая монета.
Но как-то в авоське тенистого парка,
где солнце блестело большим апельсином,
в китов белобрюхих играли фонтаны –
и ты вдалеке лучезарно искрилось,
услышала эхом знакомое: «Митя!».
И хрупкую девушку я увидала
с таким же как он, девятнадцатилетним.
О темное море, ведь так не бывает!
Но сбыточным стала на миг невозможность.
…Иду на неровный твой галечный берег,
послушаю резвые шумные волны.
Но разве у моря бывают ответы?
