София Парнок
Он ходит с женщиной в светлом,
— Мне рассказали.—
Дом мой открыт всем ветрам,
Всем ветрам.
Они — любители музык —
В девять в курзале.
Стан ее плавный узок,
Окиньте беглым, мимолетным взглядом
Мою ладонь:
Здесь две судьбы, одна с другою рядом,
Двойной огонь.
Двух жизней линии проходят остро,
Здесь "да" и "нет",—
Вот мой ответ, прелестный Калиостро,
Об одной лошаденке чалой
С выпяченными ребрами,
С подтянутым, точно у гончей,
Вогнутым животом.
О душе ее одичалой,
О глазах ее слишком добрых,
И о том, что жизнь ее кончена,
Нет мне пути обратно!
Накрик кричу от тоски!
Бегаю по квадратам
Шахматной доски.
Через один ступаю:
Прочие — не мои.
О, моя радость скупая,
Не хочу тебя сегодня.
Пусть язык твой будет нем.
Память, суетная сводня,
Не своди меня ни с кем.
Не мани по темным тропкам,
По оставленным местам
К этим дерзким, этим робким
На самое лютое солнце
Несет винодел,
Чтобы скорей постарело,
Молодое вино.
— Господь так велел!—
Под огнекрылые стрелы
На каштанах пышных ты венчальные
Свечи ставишь вновь, весна.
Душу строю, как в былые дни,
Песни петь бы, да звучат одни
Колыбельные и погребальные,—
Усладительницы сна.
Даль стала дымно-сиреневой.
Облако в небе — как шлем.
Веслами воду не вспенивай:
Воли не надо,— зачем!
Там, у покинутых пристаней,
Клочья не наших ли воль?
Бедная, выплачь и выстони
На Арину осеннюю - в журавлиный лёт -
собиралась я в странствие,
только не в теплые страны,
а подалее, друг мой, подалее.
И дождь хлестал всю ночь напролет,
и ветер всю ночь упрямствовал,
дергал оконные рамы,
Молчалив и бледен лежит жених,
А невеста к нему ластится...
Запевает вьюга в полях моих,
Запевает тоска на сердце.
«Посмотри,— я еще недомучена,
Недолюблена, недоцелована.
Ах, разлукою сердце научено,—
Е. Я. Тараховской
Мне снилось: я бреду впотьмах,
и к тьме глаза мои привыкли.
И вдруг - огонь. Духан в горах.
Гортанный говор. Пьяный выкрик.
Вхожу. Сажусь. И ни один
Лишь о чуде взмолиться успела я,
Совершилось,— а мне не верится!..
Голова твоя, как миндальное деревце,
Все в цвету, завитое, белое.
Слишком страшно на сердце и сладостно,
— Разве впрямь воскресают мертвые?
Потемнелое озарилось лицо твое