Варлам Шаламов
По нашей бестолковости,
Окроме «Боже мой»,
Ни совести, ни повести
Не вывезешь домой.
Пещерной пылью, синей плесенью
Мои испачканы стихи.
Они рождались в дни воскресные -
Немногословны и тихи.
Они, как звери, быстро выросли,
Крещенским снегом крещены
В морозной тьме, в болотной сырости.
Осторожно и негромко
Говорит со мной поземка,
В ноги тычется снежок,
Чтобы я не верил тучам,
Чтобы в путь по горным кручам
Я отправиться не мог.
Опоздав на десять сорок,
Хоть спешил я что есть сил,
Я улегся на пригорок
И тихонько загрустил.
Это жизнь моя куда-то
Унеслась, как белый дым,
Белый дым в лучах заката
Ни травинки, ни кусточка,
Небо, камень и песок.
Это северо-восточный
Заповедный уголок.
Только две плакучих ивы,
Как в романсе, над ручьем
Сиротливо и тоскливо
Не суди нас слишком строго.
Лучше милостивым будь.
Мы найдем свою дорогу,
Нашу узкую тропу.
По скалам за кабаргою
Выйдем выше облаков.
Облака - подать рукою,
Не солнце ли вишневое
На торосистый лед,
Как мука наша новая,
Назойливо встает.
Я в угол смел бумажное,
Ненужное хламье,
И в этом вижу важное
В пути на горную вершину,
В пути почти на небеса
Вертятся вслед автомашине
И в облака плывут леса.
И через горные пороги,
Вводя нас молча в дом земной,
Ландшафты грозные дорога
Меня застрелят на границе,
Границе совести моей,
И кровь моя зальет страницы,
Что так тревожили друзей.
Когда теряется дорога
Среди щетинящихся гор,
Друзья прощают слишком много,
Льют воздух, как раствор
Почти коллоидальный,
В воронку наших гор,
Оплавленную льдами.
Спасти нас не могла
От давящего зноя
Стремительная мгла
Луна, точно снежная сойка,
Влетает в окошко ко мне
И крыльями машет над койкой,
Когтями скребет по стене.
И бьется на белых страницах,
Пугаясь людского жилья,
Моя полуночная птица,
Луна качает море.
Прилив. Отлив...
Качает наше горе
На лодке рифм.
Я рифмами обманут
И потому спасен,
Качаются лиманы,
